Совесть негодяев - Страница 41

— Он мне сказал.

— Значит, знали и вы. Простите, Павел Алексеевич. Я сейчас просто перечисляю всех.

— В банке кто-нибудь знал о вашей поездке? Когда вы беседовали с этим Тимуром, кто-нибудь присутствовал при вашем разговоре?

— Нет, кажется, никого не было. Мы сидели в отдельной комнате.

— Может, были включены селекторы?

— Нет, точно нет.

— Значит, нас четверо и этот Тимур. Верно?

— Не совсем. Знали и в доме Пеньковых, что мы должны приехать. Я, правда, сказал, что звонят из компании «Делос». Но он мог перезвонить и уточнить, кто именно звонил.

— А ты, конечно, пока не узнавал?

— Пока нет.

— Плохо. Это нужно было узнать в первую очередь. У него дома кто-нибудь еще был?

— Кроме него — мать и сестра.

— В общем крути не крути, остаемся мы четверо.

— Подождите, — сказал вдруг Чижов, — еще Перцов был. Он в этот момент тоже сидел в вашем кабинете. И Комаров его попросил взять ручку.

— В общем кто-то мог быть связан с преступниками. Так получается? — подвел итоги Пахомов.

— Не знаю.

— А я знаю. Это позор. Слушай, Женя, давай начистоту. Я ведь про тебя тоже многое слышал. Говорят, когда ты работал у Морозова, даже с мафией был связан. Действительно что-то было?

— Да нет. Нам нужно было получить какую-то информацию, и мы поехали к одному крупному главе мафии. Мы ему рассказали свою информацию, а он нам дал свою. Вот и все, — развел руками Чижов, — хотя нет. Вспомнил. Со мной был Михеев. Может, помните, он раньше работал там начальником уголовного розыска.

— Конечно помню. Блестящий специалист был. Жалко, он на пенсию ушел. Так ты с ним был?

— Да. И больше ничего не было.

— Понимаешь, в чем дело, — Пахомов снова встал из-за стола и, сделав несколько шагов, сел рядом с Чижовым. Он невольно даже понизил голос: — Не нравится мне все это. Очень не нравится. Ты сегодня обедал?

— Нет еще.

— Пойдем в столовую.

Когда они вышли в коридор, Пахомов негромко сказал:

— Ты понимаешь, в чем дело. Вот какой интересный расклад получается. Наши следователи «важняки» и вообще наша прокуратура сейчас ведут полтора десятка очень важных и нашумевших дел. Некоторые расследования тянутся иногда по два-три года, и никаких результатов. Так вот, я специально интересовался. За последние два с половиной года прокуратура, милиция и контрразведка сообща не смогли раскрыть ни одного из этих дел. Понимаешь, что получается — стопроцентная нераскрываемость громких убийств. Такого результата нет нигде в мире. Его просто не может быть.

Чижов ошеломленно молчал.

— Ты же следователь, должен понимать, что это значит. Даже теоретически не бывает стопроцентной нераскрываемости.

— Думаете, замешаны и наши? — понял Чижов.

— Обязательно. И на самом высоком уровне. Иначе мы никогда бы не смогли «добиться такого результата». Даже если захочешь, не получится. А тут столько убийств и ни одного раскрытого. Они спустились по лестнице.

— Я подумаю над вашими словами, Павел Алексеевич, — задумчиво выговорил Чижов.

— Но список этого дома на Фрунзенской набережной все равно составь. Знаешь, что ты можешь сделать? Возьми с собой туда Тимура.

— Зачем? Он же сидел в автомобиле и не знает, в какую именно квартиру они поднимались.

— Они наверняка поднимались на лифте. Поставь следственный эксперимент. Пусть кто-нибудь из наших поднимется на последний этаж и на второй. А потом вернется к машине. Ведь этот Пеньков наверняка, проводив Анисова, вернулся в машину и стал его ждать. Он же не сидел с ним в квартире: А ты таким образом сумеешь узнать, куда они поднимались. Наверх или вниз. Все это условно, конечно. Лифт мог задержаться. Но все-таки приблизительное время Тимур вам сможет указать.

— Я понял, Павел Алексеевич. Обязательно возьму его завтра с утра.

— И о нашем разговоре никому ни слова.

— Понимаю.

— Ничего ты не понимаешь, — вдруг вздохнул Пахомов, — если все, что я сказал, верно, то почему тогда за расследование убийства Караухина назначена такая награда в миллион долларов? Значит, у нас что-то не сходится, Женя, и это меня сильно беспокоит. Может, и я чего-то не понимаю в этом кроссворде.

ГЛАВА 16

В любой тюрьме сидеть неприятно. Но еще более неприятно сидеть в тюрьме, где вообще нет иных правил, кроме правил, установленных совместно тюремной администрацией и заключенными и базирующихся лишь на экономическом интересе обеих сторон. Он сидел в тюрьмах Европы и Латинской Америки, Азии и Африки. Международный аферист Александр Ионидис, записанный под именем Константина Пападопулоса, сидел на этот раз в следственном изоляторе Министерства национальной безопасности Азербайджана.

Сидеть было скучно. Следствие по его делу длилось уже несколько месяцев. Следователь, который начинал его дело, давно перешел на другую работу. Новый следователь вел дело без особого энтузиазма, просто оформляя необходимые в таких случаях документы. Правда, Пападопулоса просили выдать французы и турки, но на оформление всех формальностей нужны были специалисты в области международного права, а таковых в республике было очень мало и почти все работали в других ведомствах. Поэтому даже оформление выдачи Пападопулоса затянулось, и ему пришлось находиться в этой тюрьме уже шестой месяц.

Строго говоря, это было здание бывшего КГБ, построенного в начале восьмидесятых и полностью готового к плодотворной работе на «благо общества». Это было одно из самых красивых и самых монументальных строений города, сооруженных за последние полвека. Конечно, если не считать различных дворцов и административных зданий, воздвигнутых для партийных чиновников. Но это было святое. Партия была выше КГБ, и наследники Дзержинского это хорошо понимали.